Медитатор [сборник рассказов] - Д. Савельев

Меня выловили аборигены. Они раздели меня, обмазали чем–то, посадили у костра и стали изгонять злых духов. Потом отнесли на ближайшую ферму, и меня выхаживала фермерская дочка. Она садилась мне на живот и обтирала потное лицо салфеткой, а я смотрел на неё и желал встретить красивого мужа, много–много добра и чтобы Патрик Рафтер выиграл Кубок Дэвиса…

Как я оказался в Австралии, выйдя у Павелецкого вокзала, навсегда останется для меня загадкой. Жена говорит, что я вступил в контакт с НЛО и должен написать об этом в «Московский комсомолец». А я ничего не помню. Только смутный сон про «Летучего Голландца» и улыбающееся лицо австралийской девушки. Но с тех пор не было депрессий, не было неврозов, не было тяжких метаний и психотерапевта — не было меня прежнего. Я уже знаю, что такое счастье, и я буду искать тот трамвай. А когда найду, плюхнусь на пустующее водительское кресло, попрощаюсь с Землёй и нажму на педаль газа изо всех сил. Закричу: «Здравствуй Вечность, я вернулся! Ты, наверное, соскучилась без меня!?» «Привет, любимый!» — услышу я ласковый голос, и откроюсь до самой мгновенной мысли, до самого ничтожного образа, когда–либо промелькнувших в моей душе.

Любовь матерей

На день рождения Оля хотела преподнести ему сюрприз. Она пошла к медиуму и попросила вызвать дух его покойной мамаши.

Он начал просыпаться, она поцеловала его в лоб и поставила рядом небольшую коробочку, перевязанную двумя ленточками. Анохин заворчал, она шепнула ему, что любит и поздравляет, и убежала на работу.

Почистив зубы, он пожужжал электробритвой и пошёл открывать подарок. Когда он дёрнул за бантик, ленточки как–то странно сами собой разошлись и съехали на пол. Затем с жужжащим звуком в крышке пробилась дырочка, оттуда выпрыгнуло нечто скользкое, со множеством отростков, и схватило его за лицо. Глаза Анохину закупорило, и он стал судорожно сдирать монстра со своего лица. В этот момент внутренним взором он увидел мать. «Здравствуй, сыночка, — прохрипела она и кинулась его лобзать и обнимать. — Мне так плохо здесь без тебя!»

Он оторвал, наконец, от лица существо из коробки. На том тотчас проступили мамины глаза и глянули осуждающе. Через секунду он уже держал в руках материнскую голову, с торчащими на ней пучками потных седых волос, облезлой полуразложившейся кожей и большой бородавкой на правой щеке. «Что же ты, сыночка, со мной делаешь!? — укоризненно сказала голова. — Я так соскучилась по тебе!»

Анохин закричал и выкинул голову в окно.

Она вошла вся цветущая, щебечущая, скинула пальто и весело пробежала в комнату. Анохин висел на люстре, окоченевший, с застывшей гримасой ужаса на лице и вывернутом в углу рта языком. На столе лежала открытая коробочка с письмом от матери, нацарапанным корявым почерком мадам Елены. Внизу красными чернилами было приписано: «Спасибо за сынка!»

В них

Великий учёный умер, неся в себе огромный энергетический заряд, ударился о стену вселенской энтропии и на отскоке угодил прямо в мировой разум, перевесив собой чашу космических весов.

Я как раз пытался обогнать на повороте запылённый «Газик» с открытым кузовом, когда что–то произошло с моим сознанием, внутри открылись и закрылись неведомые двери и я ощутил себя в новом качестве. В чём было отличие меня старого от меня нового я сразу толком и не понял, но сквозь крышу моей «шестёрки» и бок грузовика я отчётливо увидел красные телячьи ноги без упаковок сваленные на грязное днище. То, что все небелковые предметы стали вдруг прозрачными, меня не чуточки ни удивило. Гораздо более странным было то, что за рулём «Газика», нахлобучив на голову дебильную кепочку и с окурком «Беломора» во рту, сидел я. Неделю не бритая щетина впивалась в палец, когда я подносил руку, чтобы стряхнуть пепел. Мысли были самые разные, но более всего хотелось водки и забить «козла» с ребятами с нашей базы. Какая–то «шестёра» меня подрезала, я дёрнулся влево, поймал её бок на бампер и со всего маха расплющил о стену дома с другой стороны улицы. Пока я летел через две полосы, я с ужасом увидел себя, в пиджаке и при галстуке, сидящего за рулём гибнущей легковушки. Я саданулся башкой об руль и так и просидел минут десять в состоянии ужаса. Дверь открылась и я увидел себя мёртвого в пиджаке, лежащего посреди улицы и себя нахмуренного, в милицейской форме, сверкающего глазами. Я выволок себя из кабины, саданул со всей силы лицом о подножку и закричал себе в ухо: «Ты что ж это сделал, сука!?» Потом я засунул себя на заднее сиденье и повёз в участок, другой я сел рядом со мной сзади, а ещё один я остался собирать показания. Кидая себя в комнату с зарешёченным окном, я заметил там себя плачущего, пьяного, избитого и с огромным фонарём под глазом. Плакал я потому что вчера получил зарплату, всю ночь пил с полузнакомыми мужиками в парке, а потом они меня избили и забрали все деньги. Месяц назад у меня убили дочь, зарезали ножом на квартире у подруги. Теперь у меня нет никакого смысла в жизни. Только водка.

Я так окончательно и не протрезвел, когда меня выкинули на улицу и я отлетел к белой иномарке. Из сломанной руки снова выплеснулось немного крови и испачкало белоснежное крыло. Дверь машины изо всех сил ударила меня в живот, я согнулся и увидел над собой себя, с массивной цепочкой на толстой шее и сотовым, свисающим с пояса. Я явно нервничал и несколько раз ударил себя тяжёлым ботинком по голове. Потом снова залез за руль и немного отъехал в сторону от воющего и окровавленного себя. Через несколько минут на заднее сиденье впёрся я-мент и прошептал себе в ухо сумму. Я не выдержал и потянулся в пиджак за пистолетом, но я сзади вынул стальную проволоку и стал сдавливать свою ожиревшую шею. Пистолет выпал у меня из руки и я изо всех оставшихся сил надавил на газ. Иномарка въехала в машину впереди, и я стал терять сознание. Тогда я последним рывком задушил себя, протянулся вперёд и обшарил карманы. Из носа текла кровь, я ругался матом, вытирая её, но когда нащупал в брюках толстый бумажник, сразу успокоился.

Когда я пришёл домой, увидел себя стоящим у плиты в прозрачном халате, распаренным и явно без трусов. Мне стало противно, я схватил себя за голову и стал макать её в кипящую подливку. Я жутко орала, лицо всё обварилось и я перестала видеть, но всё–таки нащупала рукой кухонный нож и вставила его себе в область сердца. Я, макающий себя в кипяток, сразу обмяк, и, всё ещё дико оря, я выбежала на лестничную клетку и упала с лестницы. Шея сломалась.

Я насиловал себя на углу, я переезжал себя асфальтовым катком, я топила себя новорожденного в проруби, я сажал себя на электрический стул и дёргал рычаг, я бил себя молотком по спине, я целился в себя из винтовки с оптическим прицелом, я пускал в себя торпеду с ядерной боеголовкой, я прыгала с крыши пятидесятиэтажного дома, я ненавидел себя — убийцу, военного, сволочь, человека. Я был великим учёным, я был мировым разумом, я не мог умереть, я не мог существовать. Вечность сомкнулась вокруг меня — чаша вселенских весов, перевешанная знанием, нашла свой новый баланс. Навсегда…

Милитаризм

Отгремел последний взрыв, и из траншеи вылез почерневший человек. Он был похож на жука, глаза были злые, губы подёргивались. За последние три часа город стал мёртвым. Его жители тоже были мертвы, и город похоронил их под горами пепла. Человек был последним жителем. Вокруг траншеи на вертолёте летал последний нападающий. Он только что выпустил последний заряд и промазал. У жителя патроны кончились пять минут назад. У вертолётчика кончалось горючее.

— Спускайся сюда, пидор! — закричал житель, пытаясь заглушить голосом шум вертолёта. Нападающий понял его и потянул на себя ручку.

В метре от земли мотор заглох, и вертолёт хряснулся об землю. Нападающий вылез из кабины, держась за голову. Житель угрюмо приближался, сжимая кулаки. Нападающий поднял лицо, и житель увидел знакомую рыжую щетину и голубые глаза. Когда он был подростком, в его семью приезжал мальчик из соседней страны. Две недели они были заклятыми корешами, обошли все музеи, и сверстник даже подбил его на получение первого сексуального опыта в местном борделе. Житель замер в замешательстве.

У нападавшего между пальцами сочилась кровь, на лице играла задумчивая улыбка. Он вспоминал. Потом нападавший вынул флягу и протянул её жителю. Житель глотнул и вытер рот рукавом. Он не улыбался, он исподлобья смотрел на двухнедельного приятеля и думал, что делать дальше. Оставляя фашиста в живых, он предавал родину. Из–за него он потерял сегодня своих жену и сына. Но убивать его не хотелось. Можно было просто уйти. Но житель не знал, куда ему идти. Вся страна в развалинах, везде смерть и голод. Кроме того, он уже настроился на смерть. Странно, что он ещё жив. Он не знал, что делать.